О Натали Дроэн, француженке русского происхождения, знают в Петербурге многие. У нас она гость долгожданный, почитаемый и любимый. Влюбленная в тайну дыхания, расположения и функцию каждого органа и всего тела, она дает удивительные уроки. Стройности и строгости. Не только в теле. В жизни. В душе. Подчас суровая, даже сверхтребовательная, но всегда доброжелательная и открытая, она с радостью передает нашим женщинам свой опыт — воистину бесценное богатство: как быть счастливыми и любимыми. Здоровыми и сильными. Духом, а значит, и телом.

Речь, конечно, не просто о системе упражнений. «Гимнастика уродует», — говорит она. Ее опыт — это образ жизни человека, который сам себя делает. Выйдя замуж за потомственного французского аристократа, она, дочь бедных русских эмигрантов, потерявших все, кроме свободы, решила обезопасить себя от кривых взглядов новой родни и не претендовать на наследство мужа. Сразу оформила свой отказ юридически. Зарабатывать на свое образование, на поиски своего пути решила сама.

Любви это не помешало, зато свою жизнь и семейный храм она строила сама. Как? Об этом наш разговор, который состоялся в райском уголке под Парижем, где все сделано тоже руками и фантазией мадам Натали и ее супруга.

О муже и храме любви

— Тут, куда ни глянь, такая сказочная красота, что кажется над ней трудилась целая армия архитекторов, дизайнеров, аранжировщиков, цветоводов. Неужели вы все сделали сами?

— Мне дети говорят: посмотри на свои руки, а ты говоришь о красоте?! Мы 20 лет строили этот дом и сад. Сами. Помогала еще одна польская семья — чудный плотник с женой. А до того 10 лет добивались права на строительство. Тут зона заповедная.

В это место я влюбилась. Райские горизонты. Блаженная красота. Сверху такой вид, что небо, кажется, сливается с землей. Раздолье дичи и зверью. Тут бегают фазаны, зайцы, белки, лисицы, кабаны, олени, редко даже заглядывает рысь. И по закону, прежде чем начать тут что-то строить, надо обеспечить всю инфраструктуру — водопровод, канализацию, электричество, телефон для связи с миром.

Когда мы приехали, тут были одни колючки и крапива, а я обожаю цветы. Зверье тоже, только по-другому, они все цветы объедают. Сначала воду мы возили из пруда, теперь она достается с глубины 76 метров.

Мне хотелось сделать у дома соломенную крышу и чтобы сама она была, как крылья у птицы в полете. Но это была роскошь в прямом и переносном смысле, и пришлось фантазию обуздать. Я все собирала и покупала на складах, в развалах: дубовую дверь мы отчищали чуть не год, кружевнокованные решетки для мезонина, даже мраморную купель в нашу часовенку. Но это была большая радость — искать…

— В вашей семье соединились две веры — католичество и православие, это был процесс болезненный?

— Когда-то свекровь мне сказала: «Я прошу вас, Натали, чтобы дети были крещены католиками». И я ответила: «Пожалуйста, лишь бы они были крещеные». Им же жить на Западе, пусть им будет хорошо среди своих.

У них свои прекрасные традиции — миссионерство, просвещение, пророчество, у православия другой подход — восточный. Я никогда не позволяла в своем доме каких-то ссор, разногласий между христианами. Иисус один, церковь одна, христианство едино. Я исповедую столько католичества, сколько православия, но я православная.

— Рассказывают, что когда в нашем первом демократическом Ленсовете решалась судьба комиссии по семье и детству и многие депутаты возражали, вы вышли на трибуну и после вашей пламенной речи в защиту семьи наши депутаты дружно проголосовали «за» такую комиссию. И когда вы шли по проходу, они все встали. По-вашему, семья — это святое и браки совершаются на небесах?

— Жизнь есть брак, а брак — союз святой. Жениха и невесты. Все много говорят о любви, а где та Любовь? Во мне любовь живет как тайна, с крыльями на полет. Мне кажется — она меня ведет, а не я ее. И к своему мужу я могу подойти как к тайне.

Самое красивое объяснение в любви — это восторг Адама, увидевшего жену и воскликнувшего: «Плоть моей плоти, кость моей кости!» Два мира сходятся, и это таинство Господе — брак.

— И все-таки с мужем у вас была любовь с первого взгляда? Где и как вы познакомились?

— В Булонском лесу — там он с приятелем по утрам катался верхом. Мы были приглашены в гости к его другу на обед в красивое местечко, провели замечательно день и расстались. Я решила, что не стоит проявлять интерес к человеку, который совсем из другой среды. А вышло так, что, когда я уехала на гастроли, мой будущий муж пришел к моей матери и попросил моей руки.

Она попыталась его отшибить: разве мало француженок, которые вам подошли бы гораздо больше, чем моя дочь? Она же бедная, у нее ничего нет, она только начинает свой путь, и ей надо семье помогать. Жильбер проявил настойчивость, и тогда я сказала: Господи, да будет воля Твоя! Я не задавала вопрос — мой или не мой, подходит или не подходит. Я пошла, значит, это мой путь.

— Вы имеете в виду супружеский долг?

— Я бы не сказала «долг». Это моя любовь, мое «да», я уже вошла в эти двери. От меня зависит, как начать строить этот храм любви. Сперва, конечно, поклон мужу, потому, чтобы и он умел мне кланяться. Прежде чем войти в дом, он спросит: «Натали, вы здесь?» Если меня нет, он и не войдет.

Жильбер очень любит детей, и у нас семеро детей. Я не знакома с абортом. Только мы поженились, и я уже ждала Людмилу. Потом родились Николай, Фабрицио, Ариадна, Никита, Диана и Татьяна.

Жильбер, когда мы поженились, был самый молодой издатель в Париже. Он издавал коллекционные книги небольшим тиражом и всегда вращался с художниками: Матисс, Брак, многие другие, они вместе оформляли книги. Это была очень интересная среда. Так все началось: не зная, куда вступаю, почти не зная, с кем и как все будет. По воле Божьей. Этот эксперимент продолжается уже 50 лет.

О родителях и детях

— Судьба родителей в эмиграции складывалась нелегко?

— Вообще не складывалась. Родители приехали на пустое место, с пустыми руками, потеряв все. Отец был блестящий молодой адвокат, но отказался пересдавать экзамены во Франции, не захотел подчиниться правилам страны, которая приютила. Все надеялся вернуться. Гордыня его в конце концов и погубила. И все заботы о семье легли на плечи матери. Она работала как вол, шила, подшивала платочки по ночам, бралась за все. Моя мама — подвижница, благодаря ей я умею лучше кланяться каждой женщине. Как многие русские женщины, потерявшие все надежды, родной язык, страну, своих родителей, всякое наследство, она сумела устоять. Эта дама была всегда к себе строга. Один раз в жизни я увидела ее лежащей на полу в обмороке. Как только она пришла в себя, сказала: мне некогда болеть. И встала.

Человек большой воли, она сумела обеспечить себя полностью и вырастить четверых детей. Чувство долга, необходимой службы, достоинства и вертикали у меня исходит от матери.

Она меня приобщила к смелости, терпению, к борьбе. Очень жалела, что в строгости к себе я похожа на нее, и говорила мне: ты должна быть более нежной, женственной. Но чтобы чего-нибудь добиться, мне приходилось биться. А чтобы биться, нужно не отступать. Со всех сторон в тебя бросают камни. Камни — это значит препятствия.

— Но все же это не борьба за существование?

— Это борьба. Я у мужа ничего не прошу, чтобы он отрывал от себя или от детей. Я должна сама заработать, и на поездки в Россию тоже. В этом есть моя независимость. Я могу выбирать и отвечать за то, что делаю. Мои интересы — это моя ответственность, а не моей семьи, они ничего не знают о моем поведении, только то, что я изредка уезжаю.

А дома, когда так много детей, их надо было держать в ежовых рукавицах. Чтобы не разболтались, чтобы была дисциплина. Их воспоминания обо мне как о слишком строгой матери. Им не хватало ласки, хотелось больше сказок, иллюзий. Но день был наполнен другими делами. Реальностью. Чтобы все было вовремя, все поставлено на место, чтобы был порядок — внешний и внутренний. И на более приятные детали времени хватало редко.

Как жаль, было много стремлений, но тогда еще мало умения.

Казалось, что вождь в семье была я. Но нет. Высший авторитет всегда был и до сих пор остается у отца. В тишине. Он не борется. А я должна была бороться. Вслух.

Мои дети знают: если мама что-то начала, то она это закончит. Не остановится на полпути. Если уже что-то задумала, ну так вставай пораньше и делай засучив рукава. Вот это строгость. К себе, во-первых. Других просить? Сперва самой сделать.

— А как же разговоры по душам, кому из родителей доверялись детские тайны?

— Разговоры в семье всегда велись вечером. На столе горят свечи, все ждут отца. И когда он приходит, дети встают вокруг стола, начинается вечерняя трапеза. И вот этот общий собор так спаял наших детей, они такая спаянная семерка, такая стайка, что даже сейчас, когда у каждого своя семья, между собой их цепь неразделима. Чужие входят в дом и принимают это общее.

— Ваши дети хорошо говорят по-русски, а внуки уже нет?

— Для меня были важны два направления — дать детям музыкальное образование и обучить русскому языку. Девочкой я плакала: родители не могли оплатить мои занятия музыкой. Мой отец великолепно играл на рояле, а мать играла Шопена, как никто. Она закончила Киевскую консерваторию. Когда они играли, мы заливались слезами, но засыпали под красоты звуков.

Я дала клятву, что сделаю все, чтобы обучить детей языку Пушкина, Чехова, Блока, Есенина. Когда они были маленькие, то ходили в единственную русскую гимназию. Потом занимались дома с учителем. Это было довольно трудно, потому что отнимало их свободное время. Но дети говорят по-русски. Один сын и сейчас работает с Россией, а одна дочь три года была секретарем французского посольства в Москве. Внуки, их у меня пятнадцать, уже, увы, не говорят по-русски, потому что родители не борются. Кое-кто пытается, но они разбросаны по свету…

Об учениках и о движении

— Вы танцевали, и ваш интерес к движению понятен. А когда вы заинтересовались другим движением — не балетным?

— С самого начала в движении мне все казалось неправильным, неверным, направленным не туда и не оттуда. Родителям казалось, что я была резкой, угловатой, росла я среди мальчиков, потому подростком меня привезли к Вере Александровне Трефиловой — вашей последней мариинской звезде, которая после революции жила в Париже.

Так я встретилась с прекрасным образом. Именно образом. Плохо сложенная, маленькая, нехрупкая, скорее наоборот, она тем не менее была очень артистична, воспитанна, с особым стержнем, вызывала высокое уважение. Первый образ красоты через движение я узнала благодаря Вере Александровне Трефиловой.

Перед ее кончиной я сказала ей, что люблю ее и обещаю в жизни что-нибудь сделать для движения. И мне кажется, что тут кое-что иное безусловно сбылось.

Я учила классическую школу балета и очень любила основополагающие приемы, но внешне у меня многое не выходило, и мне не нравилась высокая техника, ради которой надо было в больших муках калечить тело. Но я восхищалась другими одаренными, которые добивались и удивляли. Я же искала другие подходы к движению. И нашла.

— А кого можно считать вашими учениками?

— Мой подход — уважать каждое лицо как уникальность. В этом я вижу зародыш Господень, на крест, на вертикаль, на подъем, на дыхание, особенность каждого. Чтобы стать учеником, человек должен хотеть учиться. Николай Кратюк — мой последователь. Со своим лицом, ему дано многое воспринять, очень заинтересованно. Важно не только умом понимать, но чувственно строить женское тело, чтобы женщина была и Марфой, и Марией. Необходимо мыть-убирать, но также необходимо не забывать уважать. Чтобы делать свое дело до конца, не отступая. Дело воспитания — своего мужа, ребенка, самой себя, день за днем. Как восхитительно изменяться. А то, к примеру, ей 40 лет, а она уже ото всего устала. Мне 73, и я устала? Не буду позорить себя…

Показать свой опыт я должна. Он — в движении, а жизнь — это аскетика дыхания. Тут есть новое, прежде не испытанное.

Светлана Асташкевич только подходит к этому и тоже очень интересно работает, у нее глубокие желания и возможности усвоить новое, мы в сентябре встретимся в Петербурге, где я проведу семинар в ее школе.

Кто такой человек? Он и физика, и химия, биология, интеллект, психология, астрология… Многое надобно перечислять, но главное — духовность, которая скрепляет все эти связи, чтоб сотворен был человек. И его тело — храм. Венец творения.

Когда мне было около трех лет, я не любила засыпать, потому что это было для меня мучительно, как будто какие-то узлы и веревки меня тянули и не давали войти в какое-то пространство. Я чувствовала боль со всех сторон, это была тьма, как будто бы ад.

И однажды мама меня выкупала в большом баке, в каком варят белье, была очень довольна и постелила белое белье. Я хорошо помню — белоснежная кровать, и я была в белом. Первый раз в жизни я заснула на небесах. И больше не было у меня ада, в котором я родилась. Для меня красота — это белизна, чистота, с этим царством я пошла в жизнь.

— Почему вы особые надежды возлагаете именно на русскую женщину?

— Русская женщина мне так интересна потому, что она прошла через распятие. У нее все отобрали, вплоть до храма своего — тела. Ее ждет метанойя, иными словами, переворот, новое воссоздание себя с помощью Господа. Это сбудется. Женщина — надежда России и для всего мира. Женская вера и есть свет, чрево любви — для всего человечества. Женщина и есть невеста Господня, а жених — сам Господь — полноценная Любовь!


Беседовала Татьяна Чесанова

Час Пик
24 сентября 1997 года

С чего начать знакомство с Сакральной Архитектурой Тела?

На сайте доступны 6 видео-уроков от 3 ведущих, учениц Натали Дроэн, которые можно проходить в любой последовательности.

Узнать больше подробностей, а также приобрести пакет из всех 6 занятий можно по ссылке: nathaliedroin.com/sat-lessons-package-7.

Вы также можете ознакомиться с двумя книгами петербургской журналистки Татьяны Чесановой, посвящёнными Натали Дроэн и её методу Сакральной архитектуры тела.